бумагу. Сазерленд отправил его, к вам и ко мне, прежде чем покинуть Абердин. Он надеется, что сможет это сделать и успеет сесть на корабль. Ваш отец зачем-то пошел маршем на город, Мерей встретил его в поле со всем, что собрал. Сазерленд знает верно, что лорд Хантли мертв, а его наследник схвачен.

— Этому человеку можно доверять? Я могу сам его до… расспросить?

— Можете, — сказал тесть. — Если поклянетесь перед Господом не покидать моего дома ни тайно, ни явно без моего на то позволения.

— Я клянусь. — отвечает Джордж. И да будет слово ваше «да» и «нет»… Арран трус и он предатель. По крайней мере о половине он знал еще до отъезда и много раньше того, а тогда можно было что-то сделать. Можно. Но это тогда. А сейчас… он трус, он предатель, но ребенка Анны он не отдаст, и Анну не отдаст, что бы ни случилось. Значит, будет, как он хочет.

— Вы нипочем не догадаетесь, что было в этом приказе, — говорит Лесли. И не улыбается. Совсем. Даже глазами.

— Вероятно, — кивает Джордж. — Почти не сомневаюсь в этом. — И спрашивает наудачу, хотя какая уж тут удача: — Скажите, а не был ли ваш приказ запечатан малой королевской печатью, но без личной подписи Ее Величества?

Лесли дергает головой, словно хотел бы отшатнуться, застывает на середине движения деревянным болваном.

— Уж верно про вас говорили, что вы знаетесь со всей нечистью на свете и она вам ворожит да доносит…

Джордж коротко смеется.

— Ну согласитесь, если бы я дружил с нечистью, я бы, возможно, находился сегодня в Аду, но точно не был бы вашим гостем.

Ответ находит цель — комендант явно успокаивается. Ответ находит цель, но почему-то продолжает кружиться под костями черепа, стучать изнутри. Если бы я знал. Если бы знал.

— Мне, скажу вам честно, не понравилось отсутствие подписи. — Существо приказа Лесли не упоминает. Нечисть, не нечисть — но комендант уверен, его «гость» уже обо всем осведомлен. А если нет, так догадался сейчас. — Очень не понравилось.

Еще бы. Такой документ легко назвать подделкой и свалить все на исполнителя.

— Но сам приказ мне не понравился тоже.

Значит, правда. Тот же трюк с печатью, что уже сработал с Сазерлендом два года назад. Второй раз подряд, а может быть и не второй. Это уже не дерзость, это глупость, и на сей раз она, наверное, не сошла с рук. Впрочем, перемены в судьбе королевских конфидентов не коснутся Джорджа Гордона.

— Стало быть, мое общество вам еще не слишком наскучило?

Лесли кривит рот и не произносит тех слов, что явно просятся наружу. Но желание это проступает из всех морщин, из мелких трещинок на губах, из пятен зимнего румянца.

— Не наскучило. И честь моя мне не наскучила тоже, кто бы из высоких лордов что обо мне ни думал. Я отвез этот «подарочек» Ее Величеству. И отдал лично в руки.

Вот тут уже можно не гадать и вообще на время забыть про игру. На сегодня хватит.

— И Ее Величество?..

— Мне высказали много горячих слов. А потом несколько теплых. — Комендант качает головой, видимо, словарь королевы успел пополниться новыми приобретениями. — Ее Величество не посылала этого приказа. Ее Величество поблагодарила меня за осторожность, преданность… и все прочее. Ее Величество сказала, что впредь мне надлежит действовать так же в любом случае, вызвавшем мои сомнения. Даже если на документе, особенно на таком документе, обнаружится ее подпись. Последнее она озаботилась произнести при свидетелях.

Лесли не говорит, что о самом Гордоне не было сказано ни слова. Это вполне ясно из всего случившегося. Не говорит и о том, что по каким-то своим соображениям не рискнул воспользоваться подвернувшейся возможностью и напомнить королеве о судьбе заключенного. Его соображениям вполне можно доверять. Вероятно, опасался, что перемены окажутся к худшему.

Квентин Лесли, комендант королевской крепости Дун Бар. Мчаться в Дун Эйдин впереди конского ржания, допустим, его заставили честь и здравый смысл. Быть убийцей, как и быть ширмой для чужой интриги, он не желает. Но вот все остальное?

Я должен быть ему благодарен, подумал Джордж. Я должен, я обязан быть ему благодарен, и как-то это выразить, немедленно.

Благодарности не было. Сказать он еще смог бы все что угодно, здесь как в военном деле: выучка и опыт не подведут, пока ты жив. Но внутри было пусто, как в заброшенной башне. Гулко, пыльно и потревоженные летучие мыши носятся.

Он выпускал наружу слова — не те, что положено, а мелкие пустяки, о семье коменданта, о погоде, о навалившейся на них зиме, о том, что неплохо бы и тут в крепости встретить Рождество по-человечески. О том, что для этого можно сделать. И все это ясней ясного скажет Лесли: Джордж Гордон все понял и знает, что сделанному нет цены и решенному нет цены — как правильно поблагодарить за «я ваш — во всем, что не касается присяги», сказанное человеком, который ничем тебе не обязан? И все равно вступил в драку — на стороне безнадежно проигравшего? Не благодарят за такое и не отдариваются. Просто помнят до смерти.

Лесли услышит, а пустоты внутри не заметит.

«Странно, — думает Джордж, — почему вдруг сейчас?»

Как-то слишком быстро. Только два года прошло. Всего-навсего два. Два Рождества в чужих замках, с чужими людьми. На чужой земле. Не в гостях. Всего-то два года, примерно семь сотен дней. Если представить каждый день как солдата, выйдет так себе отряд. Отрядишка. Если семь сотен всадников, и каждый сам-трое — другое дело, но тоже ничего особенного. Замок возьмешь, а приличный город уже едва ли. Маловато.

Вот семь сотен всадников проехали мимо, а сил — не осталось. Ни на что. Совсем. Значит, не отряд и был.

— Да уж, — усмехается, поднимаясь, Лесли. — Рождество через неделю. Успеть бы со всеми заботами. Может статься, что последний раз тут празднуем, так уж повеселимся на славу. — И поясняет сам, не дожидаясь вопросов. — При дворе мне намекнули, что я кое-кого очень сильно разозлил и королевской милости лишил, а нет же той крепости, чтоб совсем уж не к чему придраться. Ну поглядят еще, кто хороший комендант, когда при других-то у них все сразу и разбегутся…

«Значит, и через присягу», — думает Джордж Гордон. И медленно кивает, как и подобает вежливому собеседнику, услышавшему тривиальную и не очень важную, но от того не менее верную мысль.

Он прекрасно помнил тот день. Вернее, число — с ножом у